Новости

К 70-летию Великой Победы. ПОМНЮ ЛИ Я ВОЙНУ?

(2015-04-18)

Воспоминания А.А. Капустина.

Помню ли я Великую Отечественную войну? Правильно будет ответить — нет, как я её могу помнить, коли родился через 6 лет после её окончания. Только, не все так просто. С нашего хутора, ушли на фронт 111 мужчин и 12 женщин, уходили целыми семьями, братья, отцы с сыновьями. Вернулись с войны 9 мужчин и 8 женщин, прочие пали смертью храбрых, большинство на Ленинградском и Волховском фронтах, Слава Богу нет без вести пропавших, как, впрочем, нет и могил, лишь братские захоронения. Помню ли я войну? Наверное,да. С раннего детства война была рядом, вся атмосфера послевоенной жизни  хутора была ею пронизана. Митчихи, Петровны, Санчихи, Николихи, Иванихи, Захарихи, Левонихи — солдатские вдовы, носящие вдовьи имена, производные  от имен своих мужей составляли большинство поредевшего колхоза, вечно недоедающие подростки, вдовьи сыновья были основной массой школьников от первого до восьмого класса. Леса, среди которых проходила оборона (Фронт не добрался до хутора всего 15 км.), были напичканы оружием и неразорвавшимися снарядами. На околицах поселений и в межах полей, потихоньку зарастали крапивой и репейником воронки от крупных авиационных бомб, в бревенчатых стенах изб глубоко застряли пули истребителей, их пацанва пыталась, рискуя получить порку, выковыривала долотами. Было в порядке вещей, когда десятилетние мальчуганы уверенно управляли конями, а подростки постарше стояли за плугом. Вдовы так и оставались вдовами, так как замуж выходить было не за кого. Они были удивительными созданиями эти вдовы, заменившие мужчин на всех полевых и лесных работах, с окончанием войны их жизнь не изменилась. В ватниках, брезентовых штанах и солдатских шапках, с топорами за поясом и пилами на плече  они мало походили на женщин зимой, да и летом, на сенокосе никого не удивляли крупные ладони и рельефные мышцы на руках, натруженных тяжелой мужской работой. Не помню особой идеологической работы, посвященной Победе, помню, что войну называли Второй германской, а врага просто «немец». Немец пер, немец давил, немца погнали, немца разбили. Ни гитлеровцы, ни фашисты, ни оккупанты — просто «немец». Фронтовики упорно молчали о самой войне, зато охотно рассказывали о далеких земля, о Европе куда их привели солдатские дороги, о трагических днях ленинградской блокады. На 9 мая все надевали ордена, садились у радио, слушали репортаж с Красной площади, а потом весь хутор гулял, ни одно застолье не обходилось без горючих слез, плакали вдовы, плакали девушки сироты, плакали часто и сами фронтовики. Но было и веселье, все-таки весна, все-таки солнышко, все-таки мир. Подвыпившие ветераны в этот день нарушали обет молчания, спорили друг с другом, чей род войск лучше и чей генерал умнее. В шесть лет я знал наизусть все военные песни времен войны и популярные и совсем нынче позабытые, понимал в званиях, мог легко различать награды, а в семь лет уже разбирался в стрелковом оружии, знал сколько лошадиных  сил в танковом двигателе, на какое расстояние стреляет артиллерийское орудие и фамилии многих генералов, а также столицы европейских государств. Я видел привезенные с войны баяны, посуду, патефон и женские шали, я видел изуродованные ноги, беспалые ладони и испещренные шрамами тела победителей, я слышал, как стонал, катаясь по земле, фронтовик дядя Ваня, которого после третьего побега из плена немцы повесили надолго за ноги. Он сбежал  в четвертый раз и закончил войну в Берлине, но дикие  головные преследовали его до смерти. Я со страхом смотрел, как корчится от боли  мой дед, у которого был на две трети вырезан желудок, а в пояснице торчал осколок, но он все равно брался за вилы в страду.  Я с интересом наблюдал за соседями дядей Колей и тетей Дусей, по удивительному стечению обстоятельств они жившие в одном хуторе познакомились в Берлине. Он призвался в армию в 1939 году, а она в 1942. Я помню их ссоры по поводу какого-то капитана, который якобы пытался отбить Дуняшу у дяди Коли. Я побаивался сурового конюха, вообще-то добродушного дядю. Позднее я узнал, что дядя этот освобождал концлагерь и занимался захоронением замученных узников. Фронтовики, никогда не спорили, кто был круче, никогда не выкрикивали лозунгов, не смеялись над побежденным немцем и жутко ненавидели районное начальство и почему-то продавцов сельпо.  У меня до сих пор осталось ощущение их взгляда, прикосновение заскорузлых ладоней к моей стриженой голове, их голоса, их запах. Я помню фотографии на бревенчатых стенах, на которых были засняты хозяева в военной форме с напряженными лицами. Все что осталось. Помню ли я войну? Конечно, помню!  Каждый день, направляясь в школу, я проходил мимо скромного памятника землякам с длинным списком фамилий, каждый раз, приходя в клуб на фильм, я встречался глазами с портретными взорами участников войны. Помню ли я войну? Конечно помню. Может быть даже сильнее тех, кто родился до войны, у них рожденных в тридцатые детство было другое детство, не омраченное войной и полное радости. Мы, послевоенные дети, родились и впитали в себя сразу и героизм и трагедию и с детства приобрели какую-то внутреннюю готовность к новой войне - чувство, которое позволяло не сосредоточиваться на нужде, отсутствие игрушек и сладостей. Мы смотрели в кино на городских мальчишек, чистеньких пионеров, которые едят неведомое мороженое и пирожные и точно знали, что наверняка нам, народившимся в несломленном хуторе, придется их защищать и готовились к этому через игры и увлечения.  Наше поколение, такая же неотъемлемая часть войны, каковой были ветераны и вдовы.  

Комментарии