Новости

МЕРТВЫЙ ЗАЦЕП – ВОДОЛАЗНОЕ ДЕЛО

(2013-03-08)

Русская проза - Русский Лад. Анатолий СТЕРЛИКОВ(Лесной очерк из книги «Жизнь истрачена в скитаниях…»)

    Гребу веслом, как на лодочной прогулке в парке, берегу силы и, по своему обыкновению, поглядываю на темно-фиолетовую дождевую тучу с розоватыми подпалинами по краям, смотрю, конечно, и по сторонам. Кажется, еще совсем недавно всюду у берега цвела кубышка (желтая кувшинка). Как будто вчера любовался золотой пчелкой, словно бы неподвижно висевшей над глянцевитой масленно-желтой чашечкой кувшинки, но при этом всё же находившейся в полете, - я слышал тихое сладкое пение ее крыльев… А теперь вокруг одни только пузатые, распираемые семенами КУБЫШКИ плавают. И каждый день ветер, тучи дождевые волокутся над озером с утра до вечера.

   Подплыв к жерличной жерди, торчащей в тени ели, я обнаружил распущенный шнур, вытянутый в глубину озера. Конец жерди был притоплен, на нем виднелись частицы донного ила. Говоря словами вытегорского лесовика Авдеева, клюнула утятница - глубинная щука. Однажды в этом месте на моих глазах среди выводка утят вывернулась огромная щука. Сказать, что хищница схватила утенка, я не могу. Но этот эпизод меня взволновал, пожалуй, не меньше, чем серую крякуху, долго и отчаянно крякавшую, собиравшую напуганных утят, крепко засевших в прибрежных травах. Не знаю, всех ли она собрала, но я непременно тут навешиваю на рыбацкий кол жерлицу.

  Потянув за шнур, я не почувствовал ни ответного рывка, ни слабины; даже на сантиметр не подался шнур. Яснее ясного – стопроцентный мертвый зацеп, возни на полдня.

   Сунул весло в черную глубину по ходу шнура и почувствовал толчок. При этом ловецкая жердь чуть дернулась. Шнур жерлицы зацепился за топляк, однако же рывки передаются на жердь. Сердце рыбака захолонуло… Да, там, среди вековечных топлых деревьев, на крюке сидит большая, глубинная щука, кто знает, может даже щука-утятница с бронзовой чешуей…Как собака в конуре на привязи сидит, забившись под ствол топлого дерева. Как ее оттуда выцарапать? Вспомнилось, авдеевское опять же: «Есть рыбка на твоем озере да трудно взять…». А всё потому что в воде слишком много топляков: дно озерных заводей завалено стволами огромных прибрежных деревьев, когда-то накрывавших заводи тенью и обрушенных бобрами или ураганными ветрами в озеро. Есть кучугуристые заводи, где упавшие деревья лежат одно на другом, штабелями. Топляки, вероятно, создают хорошие условия для обитания щучьего племени на озере, но для жерличника – сущее наказание… А рыбаку со спиннингом здесь просто делать нечего.

       Итак, надо каким-то образом отцепить шнур, выгнать щуку на чистую воду. Хлопотное дело, да не впервые же.

   И суковатый дрючок,  и березовую жердь положил в свою «душегубку», из которой перед тем вынес на берег все рыбацкое снаряжение – живцовую удочку, котелок, топор, запасные крюки, рогатки. Сколько всего надо положить в лодочку, а потом вынуть из нее! Описание плавсредства опускаю, любопытный читатель может открыть интернет-видео Петра Баранова под названием «Выживание в лесах  Северо-Запада России», и хорошенько рассмотреть это чудо судостроительной мысли. А если сказать кратко, по-авдеевски – «душегубка».

    Абсолютно все вынес на берег, даже весло; оно хотя и легкое, дюралевое, но ведь металлическое, тонет. В лодочке оставил только большой берестяной кошель.  Ну и березовую жердь с еловым дрючком. И вот, держась за корму «душегубки», погружаюсь в воду. То есть перемещаюсь по топляку к тому месту, где жерличный шнур струной натянут в глубину, и тонкий упругий конец жерди с частицами ила лишь чуть подрагивает.

    Но я сделал только несколько шагов по топлому дереву, оскользнулся, плюхнулся в воду и надсадился крепким сучком, больно боднувшим меня в бедро. Схватив березовую жердь с лодки, воткнул ее в грунт, проворно взобрался на топляк. Приспустив разорванное трико, увидел кровь, нитями распускавшуюся в воде. Меня охватил ужас. Однако же, смыв с бедра кровь, убедился, что глубокой раны нет, есть лишь приличный ушиб и длинная, но, кажется, не опасная царапина. Кровь по-прежнему тонкой струйкой текла по бедру, распускалась, выцветая в воде, но я успокоился, полагая, что холодная вода способствует прекращению кровоточения. Да у меня вообще точение крови быстро прекращается, не знаю, хорошо ли это, плохо ли с медицинской точки зрения, но меня это вполне устраивает; в лесу же всегда что-то случается - палец порежешь, ладонь рассечешь, сапог сучком прободаешь и ногу поранишь…

   Да что там кровица, какие-то царапины и порезы по сравнению с радостью, когда на крюк попадают глубинные щуки, которых надо «брать за глаза», и не иначе. Однако же, мне рано радоваться, я только лишь продолжаю медленное шествие по топляку в глубину озера, по-прежнему придерживаясь за корму лодочки. Но теперь я, прежде чем продвинуться вперед, втыкаю в ил между топляками березовый шест и, опираясь на него, делаю два-три шага по топляку. Затем останавливаюсь, перемещаю шест по ходу движения. А за лодку лишь чуть придерживаюсь. При этом причальный шнур душегубки держу в зубах. Не дай бог, если лодка выскользнет и окажется за линией кувшинок, то есть на глубине. Мне случалось переплывать и озера, и реки, и Неву у ее истока возле древней крепости Орешек переплывал. Но когда же это было!  И, конечно, надо учесть, что на этом озере, и в мае плавают льдины, пусть и распадающиеся от прикосновения весла, но все же льдины. На Щучьем озере и в июле лишь немного прогревается верхний слой воды. Словно бы только для того, чтобы плотицы на крюках жерлиц у берега в течение дня протухли и превратились в зловонные пузыри. Бывает, хотя и редко, - вода у берега, - как в Черном море летом, но стоит заплыть за линию кувшинок - убеждаешься, что не Анапа, не Ялта… И вообще – мало желанья нырять среди этого дикого безлюдья, на озере с кучугуристым дном, где топляки навалены в два-три яруса.

      Да, нынче не курорт: вот уже несколько минут в воде, а все не могу привыкнуть к температуре, чувствую, даже мышцы немеют. Не озяб пока, и судорог у меня в воде не бывает, но привыкнуть к температуре воды не могу.

   Мышцы немеют, а я - не подумал вернуться на берег. Как можно отступить, если вон там, каких-то пять-семь метров продвинуться и - большая глубинная щука! Может, даже утятница, видел же, как щука вывернулась, показав бронзовую чешую и белое брюхо.

  Все же надо поскорее управляться с мертвым зацепом, будь он не ладен

       И вот я у цели. Только теперь у меня под ногами нет топляка, вершинный конец его в глубине где-то. Держась одной рукой за березовый шест, а другой – за конец ловецкой жерди, пытаюсь босой ногой нащупать место зацепа. Хочу понять, каким образом шнур зацепился за проклятый топляк: за сук ли зацепилась или, что хуже, - обмотан вокруг ствола. И я уже с головой окунаюсь в воду, при этом, конечно, не выпуская из рук шест и конец ловецкой жерди, значит, завис над топляком и зацепом, словно гимнаст, «крест» на кольцах выполняющий. А причальный шнур лодочки, ясное дело – по-прежнему  в зубах.    

   Собравшись с духом, я еще раз окунулся – на этот поглубже, не выпуская, конечно, березовый шест, за который держусь уже двумя руками,  и поэтому дотянулся ногой  до спины щуки, даже погладил ее подошвой. Жерличники знают: крупные, глубинные щуки прикосновения руки (или даже вот – ноги) к спине не боятся. Но что с того - схватить добычу не могу, тот самый банальный случай, когда говорят: руки коротки.  И распутать шнур не могу, хотя и убедился, дотянувшись до зацепа пальцем ступни, что шнур вокруг топляка намотан только в один виток. Это, конечно хуже, того, когда шнур обмотан вокруг сучка, - в таком случае я мог бы обломить сучок ногой, обутой в сапог, и выгнать щуку на чистую воду. Тут надо пояснить, что у меня только на одной ноге сапог, и я позаботился о том, чтобы он сидел плотно, для чего натянул два носка. Обувку, утонувшую в озере с темной водой (опять же - и топляки всюду), отыскать и достать невозможно. Был случай, когда жерличник, распутовавший шнур, оплошал - сапог утопил. Ему потом пришлось отрезать рукав ватника и смастерить из него какое-то подобие обуви, чтобы вернуться в деревню. 

  Разумеется, во время погружения держу за голенищем лапландский нож. Вдруг крюк вонзится в разутую ногу – что тогда?! Не сидеть же в воде подобно щуке, заглотившей крюк. Даже и представить сие страшно – сидящим на крюке по горло в воде до полного посинения и помертвения… Вода в глубине, как уже говорилось, и в июле холоднющая, а сейчас – август месяц. Всю неделю шли дожди, вода освежилась, значит, стала прохладнее.

   Вдруг почувствовал прикосновение щуки к ноге. Признаться, я испугался: как могла всплыть, неужели поводок перекрутила?! Нет, не похоже на то, нет, не освободилась от крюка, по-прежнему, как авдеевский КАБЫСДОХ на привязи, только теперь я чувствую нежное касание перьев хвоста. Наконец, догадался, в чем дело. Щука немного всплыла по той простой причине, что, удерживаясь рукой за конец ловецкой жерди, к которой прикреплен шнур жерлицы, и, налегая на него, я сильно утопил его и тем самым дал щуке слабину - она и всплыла. Не мешкая, ослабил жерличную петлю, быстро снял с ловецкой жерди снасть, дав тем самым щуке некоторую свободу плавания, разумеется, не выпуская конец шнура с рогаткой из рук. Рыба рванулась, крутанулась под лодкой, взбурлила, взбурунила воду. Чудом лодку не опрокинула. И очень даже хорошо, что под днищем оказалась, а не вывернулась над водой, только широко разверстую, нежно-белую, с кремовой желтизной, зубастую пасть мне показала, в которой был виден вывернутый чулком желудок с крюком. Мне стало жарко: пасть, украшенная алмазным ожерельем зубов, показалась мне неправдоподобно огромной, таких щук я еще не ловил! Но в тот момент я отнюдь не ощущал прилива радости, какая там радость: сейчас вот еще раз вертанется, опрокинет «душегубку», или, что хуже – потрясет мелко-мелко над водой туловом, и крюк пулей вылетит из пасти!

   Видя такое дело, я схватил еловый дрючок и сучком поддел щучий конец шнура… И вот она, родная, совсем рядом! Вижу хвостовой плавник, огромный плавник, много больше ладони дюжего дяди. Щука, вероятно, опьяненная кислородом, спокойно стоит рядом со мной, только плавник виден … Не теряя ни секунды, провел рукой по спине к глазам, яростно вонзил пальцы в глазные ямки…

   Схватить щуку руками, потерявшую вследствие кислородного опьянения, шока (а также - и усталости, конечно) способность к координированным движениям и сопротивлению, схватить драгоценную добычу, запихнуть ее в кошель, примотать берестяную крышку бечевкой было не так уж и сложно. Надо знать, что сам же я во время этой короткой схватки, понятно, был на плаву, только при этом, конечно, удерживался ногами за глубоко всаженный в ил «водолазный» шест. Вот рассказываю долго, а действовал быстро, молниеносно, - мешкать нельзя.  Шок и опьянение кислородом проходят быстро, щука может вырваться из рук, сделать мощный бросок над водой и в рывке разогнуть или сломать крюк. Все это случалось у меня, когда я был неопытным жерличником. Однажды крюк вылетел из широко раскрытой пасти с частью желудка и вонзился мне в руку. Слава Богу, – не в щеку, не в глаз влетел…

   И теплинка не понадобилась, не стал разводить костерок, чтобы согреться. Как взял щуку «за глаза», прижал ее к себе, так и тепло сразу стало. Чем крупнее щука, тем теплее... Спросите у любого жерличника, если не верите. Наскоро ополоснувшись, смыв с себя рыбью слизь, свою и щучью кровь,  швырнув  мокрое трико в лодку, я скорым ходом поплыл к причальному топляку, похожему на огромного крокодила. Весло хорошо греет, если грести усердно! Да уже при одном взгляде на кошель, из которого торчали  хвост и голова щуки, становилось тепло и уютно. Веселое дело – возвращаться с глубинной щукой к рыбному схрону среди ключей! На всякий случай, кошель с добычей поставил между ног. Это для того, чтобы, в случае необходимости, стиснуть его коленями – вдруг щука очухается, начнет биться и вертеться…

                             Хлопоты рыбацкие

    Нет, не скоро я вернулся к жилому бору, то есть к шалашу с ночной нодьей. Целый день пришлось мотаться по озерным заводям, даже и не вспомнил, что блокнот с карандашом в нагрудном кармане. Да что там блокнот – кружку чая не выпил за целый день! Съел два размоченного сухаря, полакал водицы – вот и обед, и ужин… С одними только живцами сколько хлопот: не любого окунька, не всякую плотицу можно посадить на крюк. Также немало времени требуется, чтобы жерлицы-самоловки развесить на ловецких кольях или на ветвях прибрежных, наклоненных к воде деревьев. И надо еще найти место, куда воткнуть ловецкую жердь для навешивания жерлицы: кругом же топляки. Хорошенько подумай, рыбак, что случится, когда щука схватит наживку, прикинь, в какую она рванет подводную трущобу, не запутает ли шнур среди топляков и сучьев в первую же минуту? Замотает шнур вокруг топляка и медный поводок открутит, как пить дать открутит… Ведь щука не сидит спокойно в своем подводном схроне, как тот самый кабысдох в конуре, она не жалеет своей щучьей энергии, чтобы освободиться от крюка..

                     Рыбный схрон среди мхов родничных

  Слышу вопрос внимательного читателя: «А куда дел щуку? Холодильника-то нет…». Снял мерку на память (сделав отметки на концах метрового прутика), выпотрошил щуку, уложил ее в схрон. Всю рыбу, предназначенную для доставки в деревню в свежем виде, я обычно запихиваю в щучий схрон. Таковым мне служит иструхлявивший пень, поросший густым мхом, пень огромного дерева, со временем превратившийся в замшелую болотную кочку, стожком сена возвышающуюся среди топкой луговины в тени елей, среди зарослей роскошного папоротника и трав с острыми, как бритва листьями. Тут и там и пласты плотного мха ядовито-зеленого цвета, а на них поблескивают, играют жемчужные капли влаги – верное свидетельство выхода родников. В свое время, лет пятнадцать назад, я вокруг этой моховой кочки тяжелым еловым дрючком процарапал канавки, по которым всегда струится чистая родниковая вода, охлаждающая, освежающая все пространство вокруг… И каждый год я эти канавки прочищаю, углубляю – где носком сапога, а где всё тем же суковатым дрючком, разумеется, привязав к нему увесистый камень. И вот эту болотную кочку среди ручейков и мхов, потеющих влагой, с жильем какого-то зверька внутри, я и приспособил для хранения свежих щук. Понятно, прежде для того расширив с помощью ножа кубло зверька, выбрав древесную гниль. В этот схрон можно положить и не одну крупную глубинную щуку, а мелких травянок – не меряно.

       Понятно, прежде чем запихнуть в хранилище редкую добычу, мне пришлось отсечь голову и хвост. А сколько весит – не скажу, у меня нет весов, еще чего – лишние предметы таскать в рюкзаке. И без того ноша дикая.

                       *** 

  Да, дорогой мой читатель, - охота пуще неволи, истинно так, и жизнь в лесу для человека без страсти и с ленцой тошна. А еще и такое слышал от Авдеева: ловцы рыбные – люди гиблые…

   Озера же с таким банальным названием, как в этом очерке, на картах не ищите – не найдете. Завершив очерк, я изменил название озера, опасаясь пришествия браконьеров с электроудочками. Между прочим, и Авдеев просит, хотя бы не указывать подлинных названий озер и урочищ. «Лучше бы  не писал про нашу сторонку - жидовины-буржуины нагрянут, ничего живого не оставят», - наказывает он мне всякий раз перед отъездом в город. Но спасут ли советы Авдеева и означенные авторские уловки от гибели уникальное озеро, если вся Вытегорщина превращается в сплошную воровскую вырубку, и путинские шедевры, - «Лесной кодекс» и «нацпроекты», - тому вполне способствуют?

 Анатолий СТЕРЛИКОВ

Дер. Курвошский Погост (Вытегорщина).

Комментарии