1. АФГАН

     Афганистан, май 1985 года. В стране — начало перестройки, начало трагедии Советского Союза, трагедии народа и его Вооружённых Сил, к власти пришёл Горбачёв. Я получил назначение с Дальнего Востока возглавить 40-ю армию, став её пятым по счёту командующим. Обычно туда отправляли генерал-майоров, и рассматривалось это как повышение, потому что 40-я армия, единственная из всех, участвовала в реальных боевых действиях.

     Мне же, с точки зрения карьеры, ничего не светило. К тому времени я носил звание генерал-лейтенанта, откомандовал 28-м армейским корпусом в Чехословакии, затем 5-й Дальневосточной армией со штабом в Уссурийске. На нас лежала ответственность за Китайско-Корейскую зону, от озера Ханко и по границе, включая Владикавказ и далее до бухты Ольга. Дальний Восток — не простой регион, океанский, островной, свои особенности во всём, что касается обеспечения военной безопасности региона, при тесном взаимодействии с Тихоокеанским флотом.

     И вдруг я получаю назначение на 40-ю армию. У меня не было особого желания отправляться туда, ведь 40-я армия воевала не первый год и сменила на тот момент уже четырёх командующих, в 85-м году я стал пятым. За это время успело случиться всякое, но главное — не было победы. Год за годом средства массовой информации всеми имеющимися у них способами пытались успокаивать, заглушать, сообщая, что ситуация вот-вот стабилизируется и наладится. В разговорах же по спецсвязи с командующими, а мы друг друга знали, вырисовывалась иная картина.

     Сегодня я хорошо понимаю ситуацию, в которой оказалось наше военно-политическое руководство. Они искали людей, на которых можно было положиться. А мой принцип отношения к службе — ничего не просить и ни от чего не отказываться, поэтому я посчитал, что наверху лучше знают, кого и куда перемещать, выше или ниже, а может быть, по горизонтали, поэтому и принял это назначение, как и десятки назначений до того: надо — значит, надо.

     Я не был приглашён в Москву на беседу, хотя армия единственная воюющая. Это уже тогда меня насторожило: как такое может быть, почему? Перед назначением на дивизию меня приглашали в ЦК, на другие должности — тоже приглашали в ЦК, беседовать с министром и его заместителями, а здесь — сел на самолёт и вперёд. Никто не поинтересовался, есть ли у нас с супругой квартира, нет ли. Квартиры не было, имущества, кроме книг — никакого. Командовал Туркестанским округом Николай Иванович Попов.

     Прибыл я туда в майские праздники. Командование ввело меня в курс дела. Оставил жену и отправился в Кабул. Там представился старшему военному советнику — генералу армии Салманову. А тогда система была такая: командующий армии — занимался армией, а вот старший военный советник в Афганистане назначался рангом выше и был главным куратором и организатором совместных действий с афганскими вооружёнными силами.

     Я представился Салманову, состоялась хорошая, короткая беседа. Буквально через неделю начались боевые действия. Вспыхнул мятеж в Киджоле. Произошла трагедия, афганский гарнизон был окружён, те, кто оказывали сопротивление, были перебиты, пленные повешены, афганские вооружённые силы уже не могли туда пробиться, потому что дорога через Панджшерское ущелье была для них закрыта. Боевые действия шли в Панджшерском ущелье в предгорьях Гиндукуша. Как раз там я познакомился с Александром Прохановым. И фотография у меня есть: я, Дубынин, Проханов.

     Для меня это стало первым опытом участия в реальных боевых действиях. В тактическом плане операция была непростой. Надо было сбить все вражеские огневые точки, заблаговременно оборудованные на высотах, нависающих над дорогой, чтобы пройти по ней к населённому пункту под названием Киджоль. И мы сбивали их танковым огнём, прямой наводкой.

     Танк выходил вперёд, расходовал боекомплект, потом его сменял второй танк, потом следующий. Танки, которые возвращались с передовой, были, как ежи, утыканы стальными бронебойными сердечниками от крупнокалиберных пуль ДШК, прибывали с разбитыми прицелами, фарами. Всему, что находилось поверх брони, приходил конец.

     …Одним из ярчайших чувств, оставшихся у меня после Афганистана, — это восхищение нашими бойцами, солдатами, сержантами и командирами. Хотя здесь необходимо сразу уточнить, что большая часть личного состава армии была задействована для охранных функций различных объектов: будь то дороги, гарнизоны, аэродромы или населённые пункты, города, и лишь 20% привлекалось для боевых действий. Но состав этих двадцати процентов был постоянным. Доставалось, конечно, и основной части армии, обеспечивающей охрану и оборону объектов инфраструктуры. Горно-пустынная местность, всё прекрасно просматривается и обстреливается, независимо от времени суток.

     Отношение личного состава, бойцов и командиров к выполнению боевых задач в целом было безупречным. Смелость, отсутствие паники, я уж не говорю о трусости, безукоризненное повиновение, если говорить несколько высокопарно, верность воинскому долгу, присяге. Все эти качества присутствовали и подтверждались на практике. В отдельных случаях происходили, конечно, инциденты, как и везде, контингент всё же обширнейший, где-то в пределах ста двадцати тысяч человек личного состава.

     Затем начались контакты с политическими деятелями, такими, как наш посол — Фикрят Ахмеджанович Табеев. При посольстве были представители ЦК, там же располагались и представители Комитета госбезопасности. Насколько я понял, вся информация о военно-политической ситуации в этом регионе, вся кухня, которая поставляла информацию в Москву, в ЦК, в Кремль, в КГБ, формировалась там.

     Главный советник замыкался на Генеральный штаб и Министерство обороны. Я как командующий армией находился в подчинении у командующего войсками Туркестанского округа Попова. Мне так же частенько звонил начальник Генерального штаба Ахромеев. С министром Сергеем Леонидовичем Соколовым у меня никаких разговоров не было, всё через Генштаб и через аппарат, который возглавлял Борис Всевладович Громов, носивший в то время звание генерал-майора. При нём был крохотный аппарат, не подчинявшийся ни мне, ни военному советнику, лишь Ахромееву, начальнику Генштаба. Насколько я понял, задача этого аппарата — контролировать, проверять, перепроверять. В эту группу передавались важные данные, касающиеся боевых действий, причин потерь и т.д., они отправлялись непосредственно начальнику Генштаба. С ним у меня были хорошие отношения, потому что он к исполнению своих обязанностей относился по-офицерски честно, порядочно, но всё равно подобный принцип постоянного контроля и недоверия угнетал меня.

     Во время службы личной жизни у меня не было. Жена в Ташкенте, сын на Тихом океане в морской пехоте. Так что никто мне не мешал, только, может быть, я сам. С Громовым постепенно наладились доверительные отношения. Если он что-то докладывал, то всегда информировал об этом меня. И вся информация, которую он передавал, соответствовала действительности. Если это успех — то будет доложено об успехе, потери неоправданные — то же самое, это факты, никуда от них не денешься, на их основе надо делать выводы.

     С небольшой оперативной группой офицеров довольно часто приходилось вылетать, выезжать в районы боевых действий, которые шли по кругу в течение года.

     В АФГАНСКОЙ АРМИИ, начиная с пятницы или субботы, — выходные дни, какие-то праздники, боевых действий нет, они гуляют, а мы, армия, которая была введена для того, чтобы взять на себя охранные функции и высвободить контингент афганских вооружённых сил для ведения боевых действий с контрреволюцией, как тогда говорили в СМИ, постепенно переваливали все боевые действия на свои плечи. В итоге мы стали воевать вместо афганцев.

     Армия стала терять авторитет и поддержку у афганского народа, т.к. в погоне за победой побыстрее и любой ценой были неоднократно приняты решения о применении дальней авиации, систем площадного поражения ГРАД, стиравших с лица земли кишлаки со всеми жителями, включая стариков и детей.

     Вот так самый уважаемый в Афганистане советский человек, руками которого так много было сделано для улучшения качества жизни афганского народа, превратился в убийцу и врага.

     Афганистан по площади территории больше Франции. Прибавим к этому демографию: таджики, узбеки, туркмены, пуштуны и многие другие. И у каждого подобного племени своя армия, свои земли, свой суд, свой главарь — вождь. Насколько я понял, всё искусство управления Афганистаном со стороны монархического режима, властвовавшего до революции, заключалось в умении строить отношения с вождями всех этих этнических формирований.

     Учитывали ли мы это? Не знаю. Армия вообще подобными проблемами не занималась, это работа представителей Комитета госбезопасности и главного военного и других советников, которые замыкались на посла. Контролёров и ответственных людей, которые докладывали в Москву о положении дел в Афганистане, было достаточно. Удивительно, но за всё время пребывания в Афганистане меня никто ни разу не спросил ни о каком анализе. А какое ваше мнение, товарищ командующий? Каков вывод? Каковы аналитические результаты прошедших боевых действий, или прошедшего времени, за полгода, за год? Что хорошо, что плохо? Никогда не интересовались.

     Война шла коварная, ведь фронта нет, сфокусированной армии противника перед тобой тоже нет, враг со всех сторон. И днём, и ночью, и летом, и зимой пулю можно было получить с любой стороны, если ходишь с открытым ртом. Армия привыкла воевать с настоящим противником, видя его перед собой, ощущая его, зная, что существуют фланги, какой-то тыл, а в Афганистане всё смешано. Войска выходили из гарнизона, проводили боевые действия, расстреливали боекомплект, съедали продовольствие, возвращались в пункт постоянной дислокации, а те, с кем воевали, — спускались с гор и продолжали заниматься своим делом, либо мирным, либо антимирным. Поддерживали они правительство или нет, сложно было понять.

     Каждый год начинался с обострения обстановки в Панджшере, дальше Кандагар на юге, вокруг Кабула — выстрелы не утихали никогда, затем шли Джелалабад, Хост, Герат и опять Панджшер. Вот так и воевали по кругу, из года в год. Я помню своё чувство восхищения нашим личным составом. Измождённые солдаты, которым вечно не хватало воды, питавшиеся консервированной пищей, жара. Местного мы ничего не употребляли, категорически боясь отравы или инфекций. В армии было четыре инфекционных госпиталя, специализировавшихся только на борьбе с гепатитом, брюшным тифом, малярией, лихорадкой и т.д. Не говоря уже о госпиталях, которые занимались ранеными и травмированными.

     У меня на всю мою жизнь сохранилось чувство удовлетворённости той системой, которая существовала в Советской Армии. Её положительные черты раскрывались в основном во время боевых действий. То есть, безукоризненное выполнение поставленных задач, преданность, верность присяге, мужество, взаимопомощь, взаимовыручка.

     Но почему отношение военно-политической верхушки резко отличается от отношения к службе низовых звеньев, подразделений и частей?

     Уже потом, в Союзе, читая документы об Афганистане, я удивлялся необъективности той информации, что поступала в Москву. Во всех сообщениях звучали успокоительные реляции, сводящиеся к оборотам типа: обстановка сложная, но имеются тенденции к её улучшению, оздоровлению и в целом — к победе. На этих уровнях уже тогда властвовали карьеризм, враньё и желание наживы. Наживались на поставках и на многом чём другом.

     Ещё очень плохо работала контрразведка. Я вообще её не ощущал. Воровство, а особенно спекуляции, всё это цвело пышным цветом. Помню, к нам не раз прилетал один певец. А далеко не многие решались прилететь сюда. Мы считали его настоящим храбрецом. Только потом мне стало известно, что прилетая в Афганистан со своими концертами, он пел сколько надо, но улетал, загруженный контрабандой. И в этом ему помогали политработники и командиры высшего ранга. Узнал я об этом не от контрразведчиков, которые и должны были меня проинформировать, а из других источников и от свидетелей.

     Мы мечтали закрыть границы с Ираном и Пакистаном для более активной борьбы с караванами, но это было невозможно. Эти территории занимали горы, пустыня. Чтобы сделать это, нужно было иметь ещё две такие армии, как 40-я. В принципе можно было бы их ввести, но слаборазвитая инфраструктура Афганистана препятствовала осуществлению подобных задумок. Представьте, одна дорога из Союза в Кабул, пролегающая через перевал Саланг, и окружная дорога вдоль границы по периметру, которая соединяла все более-менее крупные города и узловые объекты, на этом всё. Остальное — караванные тропы. И если закрыть границы с привлечением дополнительных сил, то сразу встаёт вопрос: как снабжать, как обеспечивать, как охранять?

     На базе главного разведывательного управления, были созданы мобильные бригады для борьбы с караванами. Они получали данные из разведцентра, выслеживали караваны, следовавшие из Пакистана или с территории Ирана. Чем эти караваны были загружены — знают только те, кто расправлялся с ними. Часто они переправляли оружие, боеприпасы, продукты, наркотики. И тут все зависело от честности тех, кто командовал этими группами и организовывал операции. Не раз и не два до меня доходили слухи, что трофеи, добытые в этих рейдах, всплывали в Москве. И когда Советский Союз развалился, одними из первых коммерсантов стали некоторые бывшие офицеры-"афганцы", у которых изначально имелся такой "стартовый капитал".

     В ОДИН МОМЕНТ я получил известие, что к нам прилетает генерал Зайцев, назначенный командующим Южного направления, куда входили Туркестанский и Закавказский округа. До этого Зайцев командовал Группой советских войск в Германии. Он поселился на полгода в Кабуле. И когда это произошло, туда перестали летать командующий округом Варенников, звонков не было и от Ахромеева.

     Зайцев был награждён звездой Героя Советского Союза Устиновым. Поводом послужило шестьдесят лет безупречной службы. Эта Звезда сверкала на камуфлированной форме во время всех боевых действий. И вскоре стало понятно, что Зайцев прилетел в Афганистан заработать ещё одну Звезду. И ему было наплевать подготовлены ли боевые действия или нет, какие потери. Он ни разу не поинтересовался, как прошёл бой, сколько погибло, сколько ранено, люди его не интересовали. Удивительно, но кто-то порекомендовал его Горбачёву как генерала, способного за короткое время изменить ситуацию в Афганистане к лучшему.

     В реальности же за полгода его пребывания в Афганистане дело доходило до неуставных отношений между мной и Зайцевым. Случалось так, что он садился на моё рабочее место, брал телефон и ставил задачи напрямую командирам дивизий, бригадам, и это безо всякого анализа и расчётов. Сплошное самоуправство и произвол. Конечно, весовые категории были несоизмеримы. Я — генерал-лейтенант, он — генерал армии. Я — командующий 40-й армии, а он — всего Южного направления, член ЦК, Герой Советского Союза.

     И тогда я вышел на начальника Генерального штаба Ахромеева с просьбой сделать хоть что-нибудь. Ведь армией должен командовать один генерал. Ещё Наполеон сказал: лучше один плохой генерал, чем два хороших. Не добиться порядка, когда одной структурой командуют двое. При этом на мне лежит юридическая ответственность, а на Зайцеве нет.

     Я пытался решить эту проблему мирным путём, пригласить в качестве арбитра Попова, командующего войсками округа, генерала армии Варенникова из Москвы, а он, кстати, в то время перестал прилетать, начальника Генштаба… Ничего не вышло. Потому что Зайцев, не знаю, какие у него были отношения с министром обороны Устиновым, а потом и с Соколовым, какие отношения с Горбачёвым, но вёл он себя нагло, не обращая внимания ни на какие жертвы.

     Дело закончилось трагедией. Во время одной операции в Панджшере, а там стоял полк, недалеко от Киджоля, в местечке Руха. Командовал полком подполковник Петров. Во время этой операции Зайцеву показалось, что банды сепаратистов отходят в горы и их надо преследовать. Моя попытка уговорить его этого не делать провалилась. Зайцев меня отстранил, вызвал командира полка и отдал приказ.

     По его приказу полк спешно выделил роту, задачей которой было преследование в горах, на высоту до трёх километров. Внизу — 30 градусов жары, а наверху ночью ниже нуля. И рота, выбившись из сил, на ночь осталась на перевале. А утром пришёл доклад, что полроты погибло, а у половины роты обморожены конечности. Рота была отправлена в горы без всяких запасов, в лёгкой одежде, а ночью ударил мороз.

     Остатки роты и погибших в конечном итоге мы эвакуировали.

     Зайцев сделал всё, чтобы свалить трагедию на командира полка. Но я был свидетелем всего этого, а также ещё некоторые лица вместе со мной.

     По моему приказу за Зайцевым ходил офицер и потихоньку записывал все его распоряжения. Я как чувствовал, что дело закончится криминалом и кому-то придётся отвечать. И Зайцев пытался сделать всё, чтобы свалить ответственность на командира полка и растерзать его, как в своё время поступил и по отношению к Рохлину.

     Я сделал всё, чтобы защитить командира полка. Поднял шум на весь Генштаб и Министерство обороны. И нам удалось его отстоять. Все обвинения с командира полка сняли, Зайцева вызвали в Москву; что там произошло, не знаю, но после этого ему было запрещено летать в Кабул. Я — атеист, но в тот момент перекрестился, сидя во дворце Амина, там был штаб 40-й армии, слава тебе, Господи.

     Зайцеву запретили туда летать. Но даже находясь в Баку, он пытался по телефону командовать огнём артиллерии в Афганистане, никак не мог смириться, что ему, главкому направления единственной воюющей армии, запретили находиться в зоне боевых действий. Я бы на его месте, получив такой запрет, подал бы тут же в отставку. Это позор. Золотая Звезда, которую он так стремился заработать на грудь, сверкая первой, закатилась. И заслуженно. Но сколько людей погибло…

     Если меня спросить, какой самый негативный опыт за 50 лет службы, то их было два: это полгода под командованием Зайцева, без всякой помощи сверху, как хочешь — так с ним и живи, а мы посмотрим со стороны — кто кого сожрёт. И второй — это землетрясение в Армении 88-го года.

     Тут важно заметить, что когда Зайцев начал отдавать приказы командирам, минуя меня и начальника штаба, а также моего первого заместителя по боевым действиям — Дубинина, встал вопрос, что же делать? Как ликвидировать эту попытку прямого командования войсками? Ко мне пришла идея. Она заключалась в следующем: было собрано тайное совещание, о котором Зайцев не знал, и я доложил ситуацию командирам дивизий, бригад и полков. И сказал: "Товарищи командиры, переходим к работе с двумя картами". На первой карте мы ведём боевые действия, а на второй ведём работу с Зайцевым. Ведите эту карту, но ни одного бойца там не должно быть. Наносите обстановку, вот, товарищ командующий, ситуация такая, находите, как его успокоить по телефону или по радио. Если переходим к действиям с участием личного состава, то делаем это по моему паролю. Лично я, назвав пароль, разрешаю вам все эти замыслы на карте превращать в действительность, наполняя их личным составом. Об этом не знали ни Ахромеев, ни Варенников, никто. Это был наш сговор, чтобы как-то спасти личный состав и обстановку от тотального беспредела.

     ПОСЛЕ АФГАНИСТАНА у меня осталось двойственное чувство. С одной стороны — удовлетворения тем, что я находился в одной армейской семье. Все мы были преданы одному делу, как мне тогда казалось. Но там же, лично ознакомившись с ситуацией, я пришёл к выводу, что победой здесь не пахнет, наоборот, чем дальше — тем всё больше будет проблем. Кроме того, что наверняка свойственно любой войне, среди героического есть место гнилому, омерзительному, и эта проказа значительно подрывает авторитет власти, Советской, армейской и партийной.

     Для себя войну в Афганистане я назвал героической трагедией. Героической — для бойцов и командиров 40-й армии, которые в своей массе с честью и достоинством, мужественно и смело выполняли возложенные на них обязанности. Трагедией — для СССР, для Советской власти и социалистической системы Европы и всего мира. С Афганистана начались закат социализма, его дискредитация. Тем более, что всего за несколько лет до этого США были вынуждены решительно покончить с интервенцией во Вьетнаме, ввиду крайне негативной реакции на эту войну в США и мире.

     В Афганской авантюре мы были одиноки настолько, что даже союзники по Варшавскому договору просто вежливо помалкивали, но как только для них появилась возможность уйти в НАТО, они, не задумываясь, это сделали. Меня и сегодня мучает вопрос, неужели последствия этого шага (ввода войск в Афганистан) было трудно просчитать нашему политическому руководству? А ведь наверху были сомнения в целесообразности принятия решения на ввод войск в Афганистан.

     Насколько мне известно, Брежнев и Огарков были против, но Брежнева сломали Андропов, Громыко, Устинов. А Огаркова с должности убрали, чтобы не мешал. Если это так, то кем были эти люди? Выжившие из ума или выполнявшие волю "заказчика"? "Заказчики" хорошо отблагодарили исполнителей этой героической трагедии. Маршалы Соколов, Ахромеев, генералы Максимов, Варенников и другие, стали Героями Советского Союза, не совершив лично никакого подвига, в то время, как многие участники боёв, представленные к наградам за предыдущие подвиги, были убиты в последующих сражениях, так и не получив наград, так как наградные представления ходили по инстанциям в Москве по три-четыре месяца.

     Хотелось бы вспомнить малоизвестный эпизод из истории Великой Отечественной Войны. В 1945 году президиум Верховного Совета СССР принял решение о присвоении маршалу Сталину звание Героя Советского Союза, и великий Сталин вежливо отказался от принятия награды, сказав при этом, что звание героя присуждается за личный героической подвиг, а он этих подвигов не совершал. Золотая Звезда была отправлена в архив и ждала 1953-го года, чтобы быть положенной к ногам лежащего в гробу Сталина, а вот уже во времена Российской дерьмократии, чтобы не вызвать недоумённые вопросы у общественности: "За что?", звание Героя стали присваивать закрытыми указами, без права ношения звезды при жизни, за собачью преданность "хозяину".

     Подведу черту Афганской героической трагедии. А чем занялись "заказчики" Афганской авантюры и провокации после её окончания? Приступили к подготовке новых провокаций по дискредитации социализма, Советской власти, Советской Армии, Советского Союза. Теперь "заказчикам" необходимо было столкнуть Советскую Армию уже с народами республик Советского Союза и народом самой России, как колыбели этого Союза. И вовлечь в эту бойню сами народы. Началась подготовка кровавых провокаций в Казахстане, Грузии, Литве, Азербайджане, Армении и на территории самой России. А исполнители — кто? Все те же "ответственные" работники ЦК, политбюро, КГБ, Министерства обороны и других ведомств, прогнивших структур Советского Союза за период с 1956-го года, года преступного ХХ-го съезда КПСС.

     …Внезапно я тяжело заболел. Меня в срочном порядке отправили в Москву, где мне была сделана операция, после которой последовало длительное лечение.

     Через некоторое время после операции ко мне приехал Шкадов, начальник главного управления кадров, и заявил, что по состоянию здоровья находиться в Афганистане мне больше нельзя.

     После выздоровления я некоторое время занимал должность первого заместителя командующего Московским округом, а в мае 88-го года получил назначение на должность командующего в Закавказский военный округ.